Слов нет, Надю Бог способностями не обидел. Ко всему, за что бы она ни взялась. Не пошла в актрисы – так не больно и надо, стала математиком, статьи-доклады-диссертации – все в срок, не хуже ровесников. А затупится стило формулы писать – накропает стишок, нарисует акварельку, убойный прикид стачает для подруги, которой надо срочно произвести впечатление на поклонника. Надя не была жадной – делилась своей одаренностью, не скупясь.
Но была одна проблема, о которой мало кто знал.
Шел с Наденькой всю жизнь, шаг в шаг, не отставая, Внутренний Наблюдатель. Пакостник и циник. Насколько легка и дружелюбна была Наденька, настолько критичен и груб был Наблюдатель. Сидит Надя с подружкой, к примеру, а та слезы льет-рыдает – милый не любит. Обыкновенная история. Наденька ей и советы, и ахи-охи, а Внутренний Гаденыш шепчет: «Ну скажи ей, чтобы перестала рот кривить – смотреть противно. Да и мыслимо ли дело так из-за мужика убиваться? Что, на свете ничего кроме любовей не существует?» Тут-то Наденька, надо сказать, пакостника легко борола и грубо запирала на чердаке сознания, не выпуская на волю. Типа как кузена-идиота – замкнут в комнате, а гостям не показывают.
Хуже было, что Наблюдатель беспристрастно оценивал саму Наденьку. Делал он это постоянно, тут его было не заткнуть. Правду-матку резал, скотина. Выйдет у Наденьки новая статья – хорошая, долгожданая статья – а Наблюдатель уж тут как тут, на ушко шепчет: «Ну ты же понимаешь, что по большому, гамбургскому-то счету, эти твои "исследования" - ну просто муравьиные яйца... а на большее-то ты неспособна».
Благодаря неустанным радениям Наблюдателя, Наденька всякую секунду своей жизни знала себе цену. И цена была неутешительной, да что там стесняться, просто бросовой. Да, Бог ей отмерил много всего. И в разном. Но только всякий раз чуть-чуть меньше, чем хотелось бы. Способностей было много – а чуть-чуть не хватало. Вот забрал бы Бог рисование, да приставил бы к театру... бы... или к математике... бы... Так нет –все кругленько, как шар. И везде самую малость до таланта не дотягивает.
Проблема, в общем, не Бог весть какая редкая – ну, подумаешь, талант невелик –можно бы жить, кабы не скрипел внутри мерзкий Пакостник. Ведь частенько успех начинания или, как это принято теперь говорить, проекта зависит от святого убеждения человека в том, что он, человек то есть, достоин признания. И что сам человек – талант, хотя лучше, конечно, попросту гений. А вот Наденьку противный Наблюдатель напрочь лишил своими подколками уверенности. Так и брела по жизни с ощущением, что да, ничего особенного, ну разве что чуть повыше нормы.
И она привыкла к этому. Знала, что в ответ на любую похвалу гаденыш тут же начнёт нашёптывать: вот, мол, хвалящий этот ни уха ни рыла в данном вопросе, так что грош цена похвале-то... Не поверите, порой нашу Наденьку даже на молитвы вело. И не о таланте молила, а о том, чтобы сдох несносный Наблюдатель. «Ты только заткнись, - твердила она, - а я уж как-нибудь, своими силами, глядишь и сотворю что-нибудь стоящее. Ну... хотя бы в собственных глазах...»
Вот и неделю назад – обычная история. Наденькин любительский театр давал премьеру по ее пьесе. После, как полагается, фуршет, здравицы, поздравления: «Ах Наденька, да за двугривенный..»... – ой, не про то...- «Ах, Наденька, Вы так талантливы! Во всем! Вы – человек Ренессанса! И пишете Вы все лучше и лучше! Лучше, чем Имярек Имярекович Имяреков!» Надюша наша раскраснелась, похорошела, смеется-кланяется... И тут голос в ухо:
– Ну конечно, большая честь. Свою бездарь сравнили с чужой и пришли к выводу, что наша бездарь таки круче...
– Отстань, не порти праздник, – Наденька дернула плечом, – Имярек не так уж плох...
– Хорошо, радость моя, что ты не называешь его гением... Значит не всю честность на фуршете оставила. А что, у нас теперь такой ориентир – быть самой талантливой среди самых бездарных? – и гадко захихикал, мерзавец.
Ночью Наденька ворочалась без сна. Конечно, с театром надо завязывать, сколько можно тешить себя иллюзиями, что напишется стоящее. Нет таланта, вот чуть-чуть, а не хватает. Ни в чем. Надя знала, что приближается приступ затворничества – обычная реакция на осознание собственной бездарности.
– Дура, – раздался знакомый голос, – так в этом и есть твой особый талант: понимать, чего ты на самом деле стоишь...
– И что мне с такого таланта? – Надя аж подскочила от возмущения.
- А кто тебе сказал, что талант посылается для пользы? Бери подарок и радуйся, что хоть этим не обделена... Ладно, – голос Внутреннего Наблюдателя неожиданно потеплел, – спи давай, завтра рано вставать. Человечек ты мой... Ренессансика.
